Глава 2. Часть 3

Может ли быть по-другому? Является ли разрушительной сама природа сельского хозяйства или же только то, как мы его ведем? И в этой связи, является ли сельское хозяйство тождественным пастбищному животноводству? Определенные животные, интегрированные в многолетние поликультуры, увеличивают плодородность земель - они необходимы для здоровых лесных массивов, водно-болотных угодий, саванн и прерий. Но слишком большое количество животных или неподходящие их виды будут ухудшать состояние земли, порой до уровня пустыни. Как я писала ранее, белохвостые олени уничтожают леса на северо-востоке [США], потому что не хватает хищников. Без волков и горных львов сейчас оленей больше, чем было в 1491 году. Слишком высокий уровень выпаса крупного рогатого скота и коз на единицу площади довели земли до истощения во всем мире. Но это не свойственно природе жвачных животных; разрушительное их влияние возникает только тогда, когда разведением животных занимаются неумело.

 

Я убеждена, что выращивание однолетних зерновых - это деятельность, которую нельзя исправить. Оно требует полного истребления экосистем - земля должна быть очищена от всех форм жизни. Это разрушает почву, потому что почва оголена - и она должна быть оголена, чтобы вырастить однолетние растения. В районах с недостаточным количеством осадков сельское хозяйство требует орошения, что приводит к гибели рек и засолению почвы. Оно также требует бесконечного физического труда ради пропитания сомнительного качества. Оно разрушило целые культуры, оставило после себя рабство, классовое расслоение, милитаризм, демографический взрыв, империализм и, под занавес, карающего Бога-Отца.

Кто-нибудь смог вырастить однолетние монокультуры без разрушения? Может ли сельское хозяйство быть экоустойчивым?

 

Уэс Джексон пишет: “В большинстве стран Северной Европы и в Японии фермерство, на первый взгляд, ведется экологичным способом. Но

когда мы рассматриваем успешные примеры детальнее, обнаруживаем, что существует целый ряд факторов, таких как характер осадков, система посева, тип почв и выращиваемой культуры, которые уникальным образом соединяются в экоустойчивое сельское хозяйство. Тем не менее, ни Северная Европа, ни Япония не могут и близко обеспечить себя продовольствием. И число людей или стран, занимающиеся экологичным сельским хозяйством, опыт которых стоит перенять ... ничтожно мало. Предполагать, что для решения проблемы сельского хозяйства достаточно скопировать опыт экологичных примеров земледелия, все равно, что предполагать, что если бы больше людей были такими же, как гражданин Доу, который никогда не нарушал закон, то полицейские или военные не понадобились бы. Однако, и полиция и военные существуют, что является признаком несостоятельности общества как такового .... Но разве мы не должны постоянно искать способы, как сделать полицию и военных ненужными? Разве мы не должны стремиться создать сельское хозяйство таким, что отпадет необходимость в исключительных образцовых хозяйствах в рамках нынешней сельскохозяйственной традиции?” [56]

 

Две трети всей суши не пригодны для однолетних культур, будь они разрушительными или нет. Там слишком влажно, слишком сухо, слишком жарко, слишком холодно или слишком круто, чтобы хотя бы попробовать. Но там, где можно заниматься сельским хозяйством, чтобы обеспечить сохранность почвы, дожди должны быть мягкими и равномерно выпадать в теплое время года. Климат также должен быть умеренным - при высокой влажности и температуре все биологические процессы происходят более интенсивно, и быстрее истощаются органические ресурсы, что делает верхний слой почвы слишком тонким и непригодным для сельского хозяйства (например, как в джунглях). Если климат слишком холодный, то биологической активности недостаточно для разложения органических веществ (как в Гренландии). Необходимые условия существуют только в нескольких местах на земле. Джексон называет Северную Европу и Японию. Обратите внимание, что в этот список не включены основные зерновые регионы мира, такие как американский Средний Запад. Там лето слишком жаркое, дожди слишком редкие, а бури слишком сильные.

 

Помимо климатических факторов и факторов местности, важно учитывать и методы выращивания. Чтобы обеспечить сохранность почвы, на полях чередуют выращивание однолетних монокультур с пастбищами - животные пасутся на многолетних поликультурах, а затем снова высаживают однолетние растения. Периоды выращивания однолетних культур разрушают почву; животные и многолетние растения восстанавливают ее. Если вам очень повезло, разрушение и восстановление будут примерно равны. Но этого невозможно достичь без одомашненных животных. Веганское сельское хозяйство, по словам Марка Перди, - это «экологическая пустошь» [57].

 

Билл Моллисон пишет, что природа создает верхний слой почвы примерно от 2 до 4 тонн / га в год, но при сельскохозяйственной обработке мы уничтожаем 40-500 тонн / га в год. При наихудших исходах паводки или сильных ветра могут уничтожить две тысячи лет почвы за один сезон [58].

 

Существуют также непахотные методы. Они эффективны для замедления потерь верхнего слоя почвы. Но чтобы очистить землю, плуг заменяется гербицидами. Мне же не нужно никого убеждать, что распыление яда на огромных территориях - это плохая идея?

 

Итак, давайте рассмотрим сельское хозяйство без животных ради питания растительной пищей, которое по определению должно быть жизнеутверждающим и этически справедливым. Сначала отберем участок земли у кого-то другого, потому что история сельского хозяйства - это история империализма. Затем пройдёмся бульдозером или выжжем все живое: деревья, травы, заболоченные территории. Пострадают все существа, большие и малые: бизоны, серые волки, черные крачки. Несколько видов - мыши, саранча - справятся, но другие животные должны освободить территорию. Теперь высадим однолетние растения. Сначала с зерновыми и бобовыми все будет хорошо, они будут жить за счет органических веществ, ранее созданных уничтоженным лесом или прерией. Но, как и любой голодный зверь, почва будет уничтожать свои запасы до тех пор, пока не останется ничего - ни органических веществ, ни биологической активности. Когда ваши урожаи - ваша еда - начнут сокращаться, у вас будет два варианта. Взять другой участок земли и начать заново или же начать удобрять землю. Так как книги, призывные и спорные, говорят, что использование продуктов животного происхождения по своей природе является жестоким и неэкологичным, то вы не можете использовать навоз, костную или кровяную муку. Поэтому, остается азот из ископаемого топлива. Нужно ли упоминать, что ископаемое топливо невозобновляемо, что его добыча является экологическим кошмаром, и что однажды нефть и газ закончатся?

 

Фосфор нужно будет получать из осадочных пород. Неспроста возникла популярная некогда картинка, на которой каторжный труд тюремных заключенных приравнивается к работе на каменоломне. Как вы будете его добывать, измельчать и перевозить без ископаемого топлива, используя только человеческую мускулатуру и не используя рабство? Чтобы получить калий, вы соберете древесный пепел, попробуете посадить покровные культуры и будете надеяться на лучшее. Между тем, почва превращается в пыль, раздуваемую по всему континенту, которая забивает реки. В 1934 году все восточное побережье было покрыто густой коричневой дымкой - верхний слой почвы в Оклахоме был распахан для хлопка и пшеницы. Частицы земли дрейфовали, как злой призрак, стремясь запорошить города на Востоке и, в конечном итоге, отправиться на корабли в сотнях миль от берега, восславляя сырьевую экономику цивилизованного общества [59]. На этом сельское хозяйство заканчивается, заканчивается смертью. Деревья, травы, птицы и звери исчезли, а вместе с ними и верхний слой почвы. Масштабирование проблемы не будет ее решением.

 

Уэс Джексон предлагает в качестве решения сельское хозяйство, основанное на многолетних травах. Сейчас он занимается тем, что пытается одомашнить многолетние растения. Он пишет, что «сельское хозяйство само по себе является экологической проблемой, опережающей промышленное загрязнение», и этой проблеме он посвятил свою жизнь [60]. Он пытается вывести многолетние растения, которые будут выделять энергию на производство семян. Помните, одна из радостей многолетних - это время, время развивать корни и листья, а также плотный стебель, время размножаться не спеша. Многолетние травы не дают большого количества питательных семян, потому что им это не нужно. Однолетние, напротив, существуют в ограниченных временных рамках. С того момента, как они прорастают, их биологические часы начинают тикать. Их стратегия выживания - много крупных, жирных семян. Вопрос в том, можно ли сделать так, чтобы травянистые многолетние растения давали более крупные семена? «Я спрашивал нескольких авторитетных ботаников-генетиков, которые работали над этим вопросом, но они не только давали необнадеживающие комментарии, но и отвечали категорично «нет», когда их спрашивали о возможности многолетних растений обеспечивать высокую урожайность», - рассказал Джексон [61]. Тем не менее, он пытается. Но так как Джексон является ученым, а не теоретиком, на его утопической ферме будущего будут пастись животные (коровы, овцы, буйволы, свиньи, куры), потому что навоз необходим для почвы. Кроме того, эти животные едят продукты, которые мы не можем есть (жесткую траву), и превращают их в продукты, которые мы есть можем (белок и жир).

 

Я не согласна с Джексоном в вопросе “зачем”. Не зачем защищать почву от истощения при выращивании однолетних монокультур. Но зачем тратить столько усилий? Его цель - создать сельское хозяйство, которое бы функционировало как прерия. Мой ответ, который больше напоминает заунывный напев, состоит в том, что у нас уже есть прерии, точнее, были. Люди жили в саваннах и на равнинах миллионы лет, не разрушая их, и они не нуждались в улучшениях. Мы делили их с другими видами и ограничивали свою численность в рамках того, сколько может вместить территория. Мы не разрушили окружающий мир, который был нам домом. Нам нужно сельское хозяйство, которое функционирует как прерия, потому что наша численность вышла за пределы того, что Земля может вместить, учитывая, что мы не отхватим больше отведенной нам доли. Мы должны превратить настоящие прерии в теневые, потому что сельское хозяйство, особенно зеленая революция на основе ископаемого топлива, привели к значительному увеличению населения.

 

У Билла Моллисона также есть решение, задействующее многолетние поликультуры, которое он назвал «пермакультурой». Он объясняет: “Даже самая идеальная обработка почвы всего лишь идет в ногу с природными условиями почвообразования” [62]. Лучшие однолетние зерновые культуры - с учетом правильного климата, рельефа и севооборота - могут только приблизиться к восполнению того, что они разрушают. Не создавать, как природа, а только восполнять. Конечно, разрушать меньше - это хотя бы что-то. Я думаю, что черные крачки уже умоляют: “Пожалуйста, меньше разрушений”. Но зачем вообще разрушать?

 

Механическое разрушение при зачистке и вспашке земель само по себе приводит к деградации почвы, но еще одной проблемой является засоление, вызванное орошением. Растворенные соли присутствуют во всей поливной воде. Поглощая влагу, корни растения отталкивают избыток солей, потому что слишком большое их количество убивает его. Проблема заключается в том, что соли начинают накапливаться в почве, и их количество в конечном итоге достигает токсичных уровней. В районах с обильными осадками может быть достаточным отводить соли через почву ниже уровня корней. Конечно, в этих областях орошение и не нужно. Нуждаются в орошении более засушливые регионы, но там не выпадает достаточно атмосферных осадков, чтобы смыть соли.

 

Проблема усугубляется повышением уровня грунтовых вод. «В отсутствие адекватной естественной или искусственной дренажной системы вода скапливается в низинах» [63]. Это может занять годы, даже десятилетия, но в конечном итоге грунтовые воды поднимаются близко к поверхности и начинают испаряться. Когда вода испаряется с поверхности почвы, она вытягивает воды из-под земли, которая затем также испаряется. И вся эта вода оставляет после себя соли. Вспомните жаркий день, когда ваша кожа становится липкой от солей, выходящих вместе с потом. Это такой же процесс. В течение тысячелетий отчаявшиеся земледельцы пытались спасти свои земли, дополнительно орошая их, чтобы смыть соли, но это только усугубляло проблему, увеличивая уровень воды.

 

Целые цивилизации пали в результате искусственного орошения земель, и в основных зерновых регионах мира этот процесс не прекращается и сегодня.

​

Если вам нужно больше доказательств - передо мной перечень птиц. Большой певун-барсучок - маленькая птичка (12-15 сантиметров) с громким голосом. Она запускает свой клюв в опавшие листья в поисках насекомых. «Птенцы вылупляются», - сообщает Орнитологическая лаборатория Корнелла, - «беспомощными и голыми» [64]. Восточная мухоловка может зависать в воздухе и летать назад. Черная крачка с ее великолепным блестящим оперением и общительным характером живет в стаях, которые могут насчитывать десятки тысяч  особей - попробуйте представить, как выглядят двадцать или тридцать тысяч птиц в небе. Самец парусинового нырка зазывно крякает во время ухаживаний, а самка, как и многие птицы-мамы, щиплет с себя пух, чтобы выстлать им гнездо.

 

Тут я остановлюсь. Озвучивать список птиц - это все равно что устраивать перекличку проклятых длиной до преисподней. И любая птица, зависящая от рек, найдет свое имя в этом списке.

 

Также у меня есть список рек, названия которых я никогда не слышала; их уничтожают ради орошения земель. Их направления меняют и осушают для выращивания таких культур, как пшеница, рис и хлопок, а также для промышленных процессов - гидроэнергетики и производства красителей. «70% всей воды из рек и подземных источников направляется на ... орошаемые земли, на которых выращивают треть продовольствия в мире», - пишет Фред Пирс в книге «Когда реки высыхают»; эта книга разобьет вам сердце. «В Египте, Мексике, Пакистане, Австралии и по всей Центральной Азии более 90% природных вод идет на орошение» [65].

 

Со времен Зеленой революции зерновые культуры дают больше зерна на акр, но для этого требуется и больше воды. Вода должна поступать откуда-то, а это означает, что будет больше плотин, больше колодцев, больше перенаправленных русел - и больше засоления. Мы используем не только невозобновляемые подземные воды из глубинных водоносных слоев, которые пополняются со скоростью таяния ледников, если вообще пополняются, но и создали «проекты, которые первоначально озеленяли пустыню, а теперь ее создают» [66]. Во всем мире 25 миллионов акров пахотных земель изымается из оборота каждый год из-за засоления почвы [67].

 

Рассмотрим Пакистан в качестве примера. Река Инд снабжает поливной водой 90% урожая Пакистана. (Учтите, что очень мало зерна в Азии и Африке идет на корм скоту - в третьей главе этот вопрос будет рассмотрен более детально.) Ежегодно из-за засоления выводится из оборота сто тысяч акров земли. На сегодняшний день одна десятая часть пакистанских сельскохозяйственных угодий уже больше не используется. Еще одна пятая заболочена, а четверть почти не дает урожая [68]. Карачи - самый быстрорастущий город в мире, население которого увеличивается за счет экологических беженцев.

 

В некоторых частях провинции Синд более половины земель бесплодны. Река Инд, один из первых оплотов цивилизации, в настоящее время иссушается на протяжении последних нескольких сотен миль своего русла. Дельта Инда - или можете вставить сюда Миссисипи, Ганг, Эбро, Желтую реку или Вольту - представляла собой водно-болотистую местность, густо населенную многочисленными видами, включавшими рыб, птиц и дельфинов. Но путь к морю повернулся вспять. Без ила, который когда-то несла река, дельта разрушается. Без барьера дельты море вторгается в реку. Миллион акров, которые когда-то были мангровыми рощами, теперь мертвы, погребены океаном.

 

Или возьмем Индию. Две трети урожая в Индии зависят от подземных вод. Ступенчатые колодцы в северном Гуджарате когда-то были заполнены водой ниже отметки в 9 метров. Сейчас вода в колодцах находится на глубине 396 метров. Из целых районов в Тамилнаду и Гуджарате уезжают люди. По мере того, как речные наводнения уходят, и земли превращаются сначала в пустыню, а затем в призрак, их место занимает другое наводнение: поток людей из сельской местности течет в пухнущее от трущоб города.

 

Рис, пшеница, кукуруза - однолетние зерновые, которыми вегетарианцы хотят накормить весь мир - настолько водолюбивы, что могут выпить целые реки. В странах, зависящих от сельскохозяйственных культур Зеленой революции, уровень потребления воды в несколько раз выше, чем в Европе. «Пакистан потребляет в пять раз больше воды на человека, чем Ирландия, в Египте - в пять раз больше воды, чем в Британии, а в Мексике - в пять раз больше, чем в Дании» [69]. Ирригация не “просто” разрушает водно-болотные угодья и прибрежные системы водоемов. Когда уровень воды падает, все деревья, уцелевшие от плуга, умирают от жажды, так как их корни больше не достигают воды. Все, что остается, это пыль. А пыль собирается в бури, распространяясь, например, с китайских пшеничных полей по всей Азии, «попадая в легкие жителей Пекина, закрывая школы в Корее, оседая на машинах в Японии, выпадая с осадками в горах и, пересекая Тихий океан, - в Западной Канаде» [70]. Желтая река начинается на плато в Тибете, в области, называемой «Землей тысячи озер». Более половины этих озер являются лишь воспоминаниями на карте, превратившись в пшеницу и рис на равнинах. Всемирный банк предупреждает о «катастрофических последствиях», если Китай не сможет прокормить свое население [71]. Реки также предупреждают нас, хотя и не говорят по-английски. Из 23 000 миль крупных рек Китая, в 80% больше не водится рыба. Если бы Земля могла написать жалобу, мы бы удовлетворили ее только увидев 2 простых слова: восемьдесят процентов.

 

Оставим в стороне ископаемое топливо для удобрений и транспортировки. Если вы живете в Берлингтоне, штат Вермонт или Санта-Крузе, штат Калифорния, и вы едите рис - вездесущий веганский коричневый рис, то на самом деле вы едите мертвую рыбу и мертвых птиц, обитавших в акватории умирающей реки. Чтобы вырастить полкило риса требуется от 1100 до 3000 литров воды [72]. Представьте, что ваш рис был выращен в Северной Америке. Например, в Техасе или Калифорнии. Это территории засушливых прерий с низкорослыми травами. Точнее там должно быть так. Теперь представьте рис, ярко-зеленый, как и все тропическое, растущий в воде. Откуда там взяться этой воде? Теперь замените слово «дом» на «воду»: панцирные щуки и розовые колпицы, американские аллигаторы и желтоногие зуйки. На вашей тарелке смерть, смерть целой экосистемы. Но это происходит за пределами асфальтированных дорожек, далеко-далеко, в мире, о котором мы ничего не знаем [73].

 

Некоторые из проектов еще хуже: пшеница на краю пустыни Гоби (1180 литров воды/кг); рис в провинции Синд (2270 - 5900 литров/кг); содержание молочных коров в пустыне Сонора (2300 до 4600 литров воды на 1 литр молока). Тони Аллен, специалист по водным ресурсам, называет это «безумием» [74]. И это так. Но хорошее и плохое отличаются только степенью, а не сутью. Запруды на реках убивают их, они пересыхают. Орошение неизбежно приведет к засолению: как и любые захватчики, земледельцы солят землю. Пока не останется или асфальт, или пустыня - вариации на тему цивилизации.

 

 

Река Логон в Камеруне берет начало в тропических лесах бассейна Конго. Река и ее пойма были оплотом охотников и рыбаков, обеспечивая их дарами дикой природы на протяжении тысячелетий. Фулани, самый многочисленный кочевой народ в мире, обитали в этом регионе на протяжении веков. Затем пришла государственная рисовая компания и соорудила плотину. Они хотели использовать воду для орошения рисовых полей. Одна плотина - и шестьдесят миль береговой зоны, пойма и ее богатая экосистема были уничтожены.

 

Можно было бы сократить всю мою книгу до следующих двух предложений. «Богатые пастбища с многолетними травами погибли, поэтому около 20 000 голов крупного рогатого скота покинули эти земли. Улов рыбы снизился на 90%» [75].

Сельское хозяйство уничтожило все на своем пути, включая и людей. Учитывая, что это Африка, они, вероятно, жили в течение четырех миллионов лет, питаясь жвачными животными, пасущимися на траве, рыбой из рек, и другими животными, интегрированными в экосистему многолетних поликультур.

 

Мы можем подвести итог в еще трех предложениях.

“Тем временем слоны и львы в национальном парке Ваза, одном из их последних убежищ дикой природы в Центральной и Западной Африке, покинули свои места обитания, когда на водопоях исчезла вода... Вода стремительно уходила из пойм, люди сражались за воду и пастбища. Многие уехали в отдаленные города” [76].

 

Эта последовательность повторяется в течение 10 тысяч лет. Последние люди, которые знают, как жить в согласии с природой, как интегрировать себя в живой ландшафт лугов и рек, вытеснены промышленными земледельцами во враждебный мир, где, подобно изгнанным животным, они наверняка умрут.

 

Мы все и есть эти люди, потому что в конечном счете никто из нас не выживет без лугов и рек, океанов и лесов. Деньги, особенно большие деньги, могут ненадолго поддержать нас. Но стрелка уже почти на нуле. У нас больше нет верхнего слоя почвы, нет воды, нет многообразия видов, нет резервов в атмосфере для углерода, который мы не можем перестать сжигать.

 

А еще есть Миссисипи. Забудьте про Инд и Логон - большинство жителей США не смогут нарисовать их на карте. Но Миссисипи проходит через сердце континента и во многих смыслах через сердце этой книги. Только 2% рек и водно-болотных угодий США не перегорожены человеком. Осталось менее половины первоначальных водно-болотных угодий [77]. Вдоль Миссисипи и ее притоков сохранилось только 20% лиственных лесов в низинах, они отрезаны от рек дамбами и обречены на медленное умирание [78]. Вместе с этим звучит и прощальный клич животных: парусинового нырка, американского крокодила (вынужден носить своих детей к воде в пасти), морской черепахи бисса, луизианского барибала, длиннорылого осетра из Мексиканского залива. Вам не обязательно слышать остальных.

 

Что вам нужно услышать, так это то, что река была уничтожена ради сельского хозяйства. Для выращивания зерновых в районах с жарким сухим летом требуется вода. Не живая река, а вода. Обширный выход реки из берегов. Водно-болотные угодья пропитываются илом и влагой, а затем медленно сбрасывают воду обратно в реку. Но земледельцам нужны земли. Они берут их у лесов, прерий и болот, и не хотят, чтобы их затапливало. И как только еда превращается в товар, ее нужно транспортировать от места, где она буквально отбирает почву у последних оставшихся в живых прерий, до населенных пунктов вдоль побережья от Портленда, штат Орегон, до Портленда, штат Мэн и по всему миру. Таким образом река превратилась в поток воды, ограниченный бетонными каналами, достаточно глубокими для барж, тянущих нефть и газ для энергообеспечения сельского хозяйства,  а также перевозящих тонны зерновых, которые станут вашим хлебом насущным. Каналы не дают пресной речной воде питать низины, поэтому там скапливается соленая вода. Вырытые для барж глубокие каналы также увеличивают поток соленой воды, поступающей в заболоченные угодья. Соль, несомненно, убивает их.

 

Тем временем таяние снега и сильные дожди увеличивают объем и скорость воды в каналах. Без водно-болотных угодий, которые поглощают избыток, сила воды накапливается до тех пор, пока неизбежные наводнения не приведут к катастрофическим последствиям. Тед Уильямс пишет: «Единственная защита от наводнений, которая когда-либо работала, - это водно-болотные угодья» [79].

 

Когда вода, наконец, врывается в Мексиканский залив, она насыщена химическими веществами - азотом с грядок и из навоза скота, выращенного на промышленных фермах, - сверх той нормы, которая может удерживать нормальный баланс всех форм жизни. Избыток азота приводит к экспоненциальному росту водорослей. Когда водоросли умирают, бактерии приходят на пир. Сейчас там слишком много бактерий, и им нужен кислород. Им нужно так много кислорода, что ничто другое, что дышит, не выживает. Все, кто может быстро плавать - уплывают. Все, кто не могут - умирают. В устье Миссисипи есть мертвая зона размером с Нью-Джерси.

 

Использование синтетических азотистых удобрений приводит к исчезновению всего живого, поскольку эти удобрения разрушают биологическую активность - жизнь в почве. Удобрение навозом является этически неприемлемым для моральных вегетарианцев, которые считают одомашнивание «эксплуатацией», а также для политических вегетарианцев, которые считают, что все пахотные земли должны быть выделены под выращивание однолетних зерновых. Пустынные и мертвые зоны являются конечным результатом выращивания однолетних растений без животных. Да, фермы в бассейне Миссисипи могли бы применять удобрения более экономно. Пожалуйста, применяйте их более экономно. Возможно, мертвая зона может уменьшится до размеров Род-Айленда. Но разве об этом стоит спорить?

 

Я же хотела бы видеть мир таким:

 

“До того, как Инженерный корпус армии США «улучшил» реку, как они любят говорить, не было никаких наводнений и дамб, через которые Миссисипи могла бы прорваться. Американцы, живущие вдоль берегов, не тонули и не лишались крова, они лишь перемещали свои типи, когда река наполнялась. Они взбирались на возвышенности и ждали, пока река не начнет медленно расползаться через богатую мозаику лесистых островов, полей дикого риса, топей, лугов, лесов, прудов и прерий, неся с собой семена, обновляя землю мягким покровом влаги.

 

С такими ежегодными водными процедурами приходили на нерест большеротые и малоротые буффало и другие рыбы, покидая умирающие от засухи заводи, проходя через затопленные леса и луга, откладывали яйца. Мальки откармливались на разросшемся планктоне, а летом потоки постепенно падающей реки загоняли их назад в русло, оставляя огромные грязевые равнины, на которых кормились мигрирующие береговые птицы. Выдры наедались рыбы; пумы патрулировали заросли тростника; волки охотились на бобров в пойменных лесах. Во время весенних и осенних миграций утки, гуси и другие водоплавающие птицы перемещались вверх и вниз по Миссисипи, отдыхая и питаясь на обширных водно-болотных угодьях, поддерживаемых необузданной рекой” [80].

 

А кроме реки была прерия, где обитали бизоны, антилопы, серые волки и черные хорьки. И люди. Мы тоже когда-то жили там, мы не были сверху, мы были частью. У нас есть выбор, и этот выбор не между жизнью и смертью. Это выбор между хищниками и разрушителями, между едой, частью которой являемся, и едой, которую мы навязываем по всему миру.

 

В заповедик Кламат прилетают 80% мигрирующих водоплавающих птиц Тихоокеанского маршрута. На озере Кламат обитает самая большая популяция белоголовых орланов в континентальной части США. Река Кламат была когда-то третьей самой богатой на лососевые речной системой в Северной Америке [81]. Популяция лососей сократилось более чем на 90%. Такое сокращение популяции для некоторых видов ставит их под угрозу исчезновения. 

 

Лосось считается ключевым видом.

 

“Ключевой вид - это вид, который оказывает непропорциональное воздействие на окружающую среду по отношению к его численности. Такой организм играет ту же роль в экосистеме, как и замковый камень в арке. Несмотря на то, что замковый камень несет наименьшую нагрузку, арка без него рухнет. Точно так же и экосистема может испытать резкий сдвиг, если ключевой вид исчезнет, даже если этот вид был небольшой частью экосистемы по показателям биомассы или продуктивности.” [82]

 

В случае с северо-западным лососем их нерестовые тела принести огромный приток питательных веществ для других обитателей реки. Они кормят медведей, выдр, цапель, орлов. Тонны азота содержатся в рыбе и распределяются по прибрежной территории, когда животные едят, переваривают и испражняются. В этом круговороте питательных веществ рыба питает деревья, и это важно, потому что деревья имеют решающее значение в жизни реки. Деревья дают тень, которая сохраняет реку прохладной, обеспечивая разнообразие форм жизни. Деревья накапливают воду, которая приходит с весенними дождями или от таяния снегов, а затем постепенно высвобождают ее, когда земля медленно высыхает при повышении температуры. Это поддерживает высокий уровень воды, чтобы обеспечить рыб кислородом. Рыба кормит деревья, деревья защищают рыбу. Между рыбой и деревьями находится целый ряд видов - от дафний до орлов, а под всеми ними - почва.

 

Вдоль реки Кламат протянулась длинная череда ферм. И это при том, что в регионе выпадает только 30 см осадков в год - река отдает свои воды фермам. В результате ирригационного проекта Кламат, большая часть воды из речного бассейна в Орегоне была перекрыта дамбой и направлена ​​на орошение. В 2002 году уровень воды стал настолько низким, что погибло от 34 тысяч до 68 тысяч рыб [83]. Они поднимались на поверхность за воздухом, мучались и, наконец, задохнулись. Их надутые гниющие тела плавали по поверхности; мне рассказывали, что вонь была невыносимой. И все это ради сельскохозяйственной продукции - картофеля, зерна, лука - и для скота.