Чтобы спасти мир, мы должны сначала перестать его разрушать. Опустите глаза, когда молитесь, не в страхе перед каким-то богом наверху, а в признание: наша единственная надежда - почва, а также  деревья, травы и заболоченные земли, которые являются ее детьми и защитниками.

​

«Почему сейчас мы этим не занимаемся?» - громкий зов, которым заканчивает Бэйн. По многим причинам, большинство из которых связаны с властью. Но из этой потребности может возникнуть новый популизм, серьезное политическое движение, объединяющее защитников окружающей среды, активистов фермерских хозяйств, группы по защите прав животных, феминисток, коренное население, усилия по борьбе с глобализацией и перемещением населения - всех нас, кто отчаянно нуждается в новом живом мире.

​

Это истинная причина, по которой я написал эту книгу. Земля, наш единственный дом, нуждается в этом движении, и ей это нужно сейчас. Единственная справедливая экономика - это местная экономика; единственная экоустойчивая экономика - это местная экономика. Подойдите к этому с того угла, который соответствует вашим интересам, но ответы всегда будут крутится вокруг одной и той же центральной темы: люди должны черпать средства к существованию там, где они живут, не разрушая это место.

​

Это означает, что сначала мы должны узнать это место. Я не могу дать вам список того, что вам есть, потому что не знаю, что живет там, где вы живете. Я могу дать вам только принципы, которые я уже изложила. И тогда вам придется задавать вопросы. Сколько осадков выпадает там, где вы находитесь? Каков ландшафт, температура, почва? Молочный скот, например, приносит много пользы там, где я живу в холодной и сырой Новой Англии. Я бы не рекомендовала их для сухого климата Нью-Мексико.

​

Поймите мою точку зрения. Земледелие - выращивание однолетних культур - никогда не будет экоустойчивым. Наш единственный шанс - это разумное и скромное участие человека в поддержании многолетних поликультур. Мы плохо справляемся с этим, о чем свидетельствует чрезмерный выпас скота из-за демографического давления, что в настоящее время превращает пастбища во всем мире в пустыни. Или мы можем делать это хорошо, как африканский народ фулани, чья неразрывная потомственная линия уходит в доисторические времена ранних людей четыре миллиона лет назад.

Насколько мы можем изменить землю, прежде чем наше воздействие станет разрушающим? Особенно, когда наше воздействие незаметно тысячу лет? Следует ли, например, использовать огонь? Огонь выгонит одни виды, как растения, так и животных, и привлечет другие. Там, где я живу, сахарные клены являются культовыми. Однако 500 лет назад их здесь не было или, по крайней мере, их было немного. Использование коренными американцами огня заставляло лес меняться в сторону огнеупорных и высокорослых деревьев. Эта информация повергла меня в шок: не обижайте мои клены. Но Брайан Донахью подчеркивает, что с тех пор, как в Новой Англии существует лес, в нем жили люди [8]. Мы тоже принадлежим этому месту, если только будем вести себя так же. Нетронутого леса, свободного от человеческого влияния, здесь никогда не существовало, неужели это идеал, к которому мы должны стремиться?

​

Если так, то этот идеал должен предполагать разрушение ландшафта в других местах и систему межрегиональных автомагистралей для транспортировки продуктов, там произведенных. Ничто из этого не может существовать долго: ни разрушения, ни ископаемое топливо, ни расстояния. Нам нужно есть там, где мы живем, и наша еда должна быть частью восстановления нашего дома.

​

Давайте посмотрим на один пример. Являются ли молочные коровы типичными для Новой Англии? Здесь и сейчас, когда я принимаю личное и политическое решение относительно завтрака, считать ли коров благом или их нужно вздернуть на горе Ородруин?

​

Молочный скот был завезен из Европы 400 лет назад. Это их автоматически делает чужими? Но если копнуть глубже в прошлое, на этом континенте когда-то было еще 33 рода крупных млекопитающих, родственников лошадей, коров, слонов, жирафов - и не так давно, всего 12 000 лет назад. Их отсутствие привело к тому, что эволюционные вдовы, такие деревья, как гледичия трехколючковая и маклюра оранжевая, находятся в упадке, потому что им нужны крупные травоядные [9]. В этом смысле лошади и коровы, можно сказать, заново населили эти места с приходом европейцев. Так что копайте еще глубже. Достаточно ли похожи эти новые животные на исчезнувших, или их различия делают их разрушительными захватчиками наземной базы? Например, когда-то здесь были лошадиные, но у них были раздвоенные копыта и не было верхних зубов. Результатом твердых копыт и резцов является «экологический ущерб» [10]. Дикие лошади из Европы уничтожают природные колодцы в пустынях и родники, покрывают нерестовый гравий илом и вытаптывают луга до голой грязи. Глубокий анализ 19 исследуемых участков выявил серьезный ущерб, нанесенный «почвам, грызунам, рептилиям, муравьям и растениям» [11]. Этот ущерб подвергает опасности многие виды от пустынных черепах до находящихся под угрозой исчезновения лахонтанских красногорлых лососей.

​

Существуют явно хрупкие ландшафты, слишком хрупкие для коров, особенно для дойных коров. Большая часть запада больше подходит для животных, которые существовали там раньше - бизоны, вилорогие, лоси - и это то, что люди, живущие там, должны есть. Итак, это директива: восстановить прерии, высокорослые и низкие травы, и степи, и вернуть принадлежащие им когорты животных. Затем хорошенько подумайте о другой мегафауне и их месте на этом континенте. Хотят ли пастбища и саванны вернуть их или их родственников, которые все еще существуют? А как насчет гледичии трехколючковой и маклюры оранжевой, большие семена которых нуждаются в том, чтобы их переваривали и переносили крупные травоядные? Их вымирание - это всего лишь эволюция? Если мы, люди, привезем туда какое-то существо, которое могло бы выполнять эту функцию и восстановить ареал этих деревьев, разве это тоже эволюция? Или это вмешательство?

​

А мне еще нужно решить, что съесть на завтрак.

​

Крупный рогатый скот на пастбище в моем климате легко может быть экоустойчивым. Джоэл Салатин, безусловно, доказывает это. Модель рабочая, и климат и осадки подходят. Но пастбища - это не естественный ландшафт Новой Англии. Леса, заболоченные места и болотные луга - естественные. Европейские коровы сначала паслись на этих лугах и лесах. Когда бобры были истреблены, заболоченные земли и болотные луга исчезли. Между тем, в Европе эксперименты с засеванием трав резко повысили устойчивость пастбищ. Как соотносятся превращение некоторых лесных массивов в пастбища и изменение среды обитания огнем? Оба вида деятельности, при правильном применении, будут способствовать формированию верхнего слоя почвы и, по сути, навсегда обеспечат существование человека. Итак, какое влияние нам дозволено оказывать? Все тропические леса сформировались при участии человека. Небольшие участки сжигаются коренными народами, такими как лакандонские майя, а затем засаживаются 80 разными растениями, включая виноградные лозы, кустарники и деревья, которые возьмут верх, когда участок будет заброшен - хотя «заброшенный» на самом деле не точное определение, так как участок пересмотрят через двадцать лет, и тем временем на нем будут создаваться продукты питания, волокна и строительные материалы, а также он будет домом для диких животных, которые являются источником белка [12].

​

Это подводит к моей мысли. Не пастбище повалило леса на северо-востоке. Это был уголь. Пока хозяйство человека в этом холодном климате было основано на древесине, люди более или менее заботились о лесе, потому что они нуждались в нем. Уголь превратил лес в еще один товар, а земли, на которых росли леса, стало более выгодно использовать для пород овец, дающих шерсть. Что произойдет, если цена на нефть сначала превысит сумму, которую может заплатить среднее домохозяйство, а затем затраты на ее извлечение превзойдут стоимость? Будет ли Новая Англия зачищена от Атлантического океана до реки Хаусатоник, когда люди замерзнут до смерти? Или сельские жители и владельцы частных лесных участков будут держаться за свои части этого молодого леса, зная, что без этого они тоже скоро замерзнут? Возможна ли война не за ближневосточные нефтяные месторождения, а за деревья в Беркшире?

И мне еще нужно определиться с завтраком.

​

Я могу поднимать эти проблемы, но, похоже, я не могу их решить. Я знаю, что всё, что мы едим, должно образовывать почву, а если этого не происходит, то эти продукты должны быть навсегда исключены из человеческого рациона. Еда должна быть частью самообеспечивающего сообщества, в котором жизнь и смерть как этапы в процессе насыщения неразделимы. Каждый должен отдавать обратно сначала через выполнение своих жизненных функций, а затем возвращать природе питательные вещества, накопленные в его организме. Наша пища не может быть основана на ископаемом топливе, азоте или энергии. Для нее мы также не должны использовать ископаемую воду или любую воду, которая приводит к осушению рек.

​

Дойные коровы, выращиваемые там, где я живу, соответствуют этим и другим критериям. Но если считать изменение видового состава, вызванного поджогом человеком приемлемым, а изменения, необходимые для поддержания пастбищ - нет, тогда мы будем есть оленей и лосей. И те и другие вместе с зубрами мигрировали в эти места из Евразии не так давно, примерно 12000 лет назад. Они заполнили ниши, пустовавшие из-за вымирания мегафауны. Они тоже евразийские переселенцы. Понимаете, насколько все сложно?

​

А я все еще не завтракала.

​

Теперь, у меня, конечно, есть свои ответы, но они подразумевают нечто большее, чем простой переход на соевое молоко. Сельское хозяйство должно быть остановлено. Это катастрофа продолжительностью в 10000 лет, о чем жизнь на Земле говорит нам, нужно лишь послушать. Уильям Каттон пишет:

 

“Прорыв, который мы назвали индустриализацией, коренным образом отличался от предыдущих. Он не просто перевел в использование людьми определенную часть ресурсов, которые раньше поддерживали другие формы жизни. Вместо этого он ушел в подполье, чтобы оттуда добывать “витамины” из конечных и истощаемых запасов для увеличения обеспечивающей способности Земли…" [13]

 

Как я писала ранее, я думаю, что начало эпохи ископаемого топлива действительно знаменует собой новый уровень разрушительности человека, но Каттон ошибается, характеризуя сельское хозяйство как простое завоевание большего количества экологических ниш. Сельское хозяйство носит добывающий характер: почва истощается, “на пике” почва была 10000 лет назад - за день до начала земледелия. С тех пор мы находимся на кривой спада.

Итак, сельское хозяйство должно быть остановлено. В любом случае оно вот-вот загнется вместе с почвами, водами, экосистемами - но нам всем будет легче, если мы признаем это коллективно, а затем разработаем культурные ограничения, которые не позволят нам повторить это снова.

​

Заболоченные земли должны вернуться туда, где я живу, чтобы покрыть землю мягким, тягучим покровом воды. Они станут домом для множества видов, многие из которых - водоплавающие птицы, лоси, рыбы - смогут нас прокормить. Реки нужно освободить от дамб. А пригороды и дороги нужно покинуть. У меня нет готовых решений, как сделать это экономически целесообразным: я искренне сомневаюсь, что это возможно. Я знаю только, что это должно произойти, как бы мы ни сопротивлялись. Джеймс Канстлер пишет:

 

“Наши пригороды обернутся огромной обузой. Они представляют собой величайшее нерациональное использование ресурсов в истории мира. Проект пригородной застройки - это последовательность из трагических решений, потому что это жилое пространство без будущего ... Наши пригороды влекут за собой мощную психологию предыдущих инвестиций, которая не дает нам даже думать об их реформировании или отказе от них. Будет великая битва за сохранение прав на пригороды, и это будет эпохальное проявление бессмыслицы, огромная трата усилий и ресурсов, которые можно было бы гораздо лучше использовать на поиск новых способов продолжения жизни” [14].

 

Он рисует постиндустриальный натюрморт, в котором пригороды станут непригодными для жизни, поскольку цены на нефть вырастут, а застроенная среда полностью зависимая от автомобилей, без них не сможет функционировать. Жилье - это самая крупная инвестиция среднего человека. Скоро оно станет бесполезным, если будет расположено в пригороде. Большая часть мира вложила средства в инфраструктуру, построенную на обещании неограниченного ископаемого топлива; большая часть человечества также размножалась исходя из допущения, что еда никогда не кончится благодаря ископаемому топливу. «Но природа несговорчива», - пишет Ричард Хайнберг. «Земля - ​​ограниченная сфера, и рост населения замедлится» [15].

​

Дома, в котором я сейчас пишу, не будет через сто лет. Ничто во мне не оплакивает этот факт. Если весь метан выделится из растаявшей вечной мерзлоты, и планета станет горячее, чем Венера, не останется даже бактерий: да, мы можем убить эту планету. Если мы хотим справиться с  чрезвычайной ситуацией под названием “цивилизация”, мы все должны договориться с бушующим потоком горя. В более мягких сценариях индустриально-сельскохозяйственное общество рухнет, человеческая деятельность сократится, и, надеюсь, мы усвоим урок, который будет навсегда вписан в каждую оставшуюся культуру. В этом случае заболоченные земли вернутся и медленно вернется и разнообразие видов. От этого дома, возможно, останутся шлакоблоки; остатки древесины, гипсокартон и ковер растворятся в воде и времени. Дорога также большей частью уйдет под воду, асфальт будет медленно разрушаться мощным движением почвы, порождающей лед и маленькими, но настойчивыми голодными корнями. Почти все дома на этом участке дороги постигнет та же участь и по той же причине: они были построены на земле, украденной у заболоченных земель, в местах, слишком удаленных от центров человеческой активности, чтобы в них можно было жить после того, как окончательно заглохнут двигатели внутреннего сгорания.

​

А люди, которые сейчас здесь живут? Нас слишком много, гораздо больше, чем планета может поддержать даже при условии сокращения сельского хозяйства, процесса Габера-Боша и призрачных акров стертых с лица земли прерий и опустошенных океанов. Лорен Кордайн указывает на нашу «абсолютную зависимость» от сельского хозяйства, называя ее «безвозвратным путем» [16]. До 80% калорий, потребляемых сейчас людьми, обеспечивается однолетними культурами. Это началось 10000 лет назад, когда опиоидные семена однолетнего растения затронули центры удовольствия в человеческом мозге, и с тех пор мы непобедимы как вид, по крайней мере, мы себя в этом убедили. Тот самый миф о творении велит нам доминировать, побеждать, идти вперед и размножаться. Бог не велит ни одному охотнику-собирателю преднамеренно превышать обеспечивающую способность земли, и ни один хоть сколько-нибудь рациональный человек не стал бы слушать такого бога. Как я цитировала ранее, рак, как и безумие, распространяются вместе с цивилизацией. Понимал ли Станислав Танчу всю глубину правды сказанного? Мы стали злокачественной и безумной культурой.

​

Каттон сравнивает индустриальную цивилизацию с карго-культами Меланезии. Эти племена не могли понять, как появились промышленные товары, и почти в одночасье возник целый ряд религиозных обрядов, пытающихся умилостивить духов принести больше. На много ли мы рациональнее? «Современный каргоист, который рассчитывает, что ему удастся выйти из экологического кризиса в текущем году благодаря технологическому прорыву в следующем, все равно что верит в духов из-за неадекватного понимания экологии и роли технологий в ней. Эта вера каргоистов покоится на зыбучих песках фундаментального невежества, припорошенного поверхностным знанием», - пишет Ричард Хайнберг [17]. Он также описывает массовую психологию индустриального общества как квазирелигиозную. «Их жалкая вера в технологии оказалась почти религиозной по своему характеру, как будто их гаджеты являются предметами культа, связывающими их с невидимым, но всемогущим богом, способным опрокинуть законы термодинамики» [18]. Энергия не может быть создана или уничтожена. Это же так просто. Мы можем только охотиться и собирать. Мы взяли запасенную энергию - древесину, уголь, нефть и газ - и использовали их для извлечения невосполнимых ресурсов, таких как почва и металл, для расширения нашего вида за счет многих других. Истощение и экоустойчивость - несложные понятия. Очевидно, проблема не в арифметике, а в психологии, которая складывается из одной части невежества, одной части правообладания и одной части отрицания. Но, как указывает Хайнберг:

 

“Это важный урок. Если мы хотим мира, демократии и защиты прав человека, мы должны работать над созданием экологических условий, необходимых для их существования: а именно, над созданием стабильного человеческого населения на уровне или меньше обеспечивающей способности окружающей среды .... Чем дольше мы ждем, тем меньше вариантов. Социальные либералы и прогрессисты, которые не способны открыто говорить о проблемах населения и ресурсов и предложить работоспособные решения, только усугубляют ситуацию” [19].

 

Мы могли бы ослабить энергетический кризис, яростно придерживаясь справедливости, сострадания и концепции всеобщих прав человека. Могли бы. Но я не вижу доказательств того, что мы - глобально или на местах - готовимся к этому. Вместо этого в одной руке индустриальных цивилизаций - правообладание, а в другой - отрицание. Докажите, что я неправа. Пожалуйста, покажите мне доказательства, потому что я боюсь следующих 50 лет. Без непоколебимой приверженности к справедливости и демократии, сокращение как населения, так и потребления обещает быть жестоким и безжалостным.

​

А я все еще не определилась, что съесть на завтрак.

​

Мы противостоим всему обществу. Единственная дорога с планеты, разрушаемой на наших глазах, - это дорога в ад, если мы полностью не пересмотрим наш образ жизни. Те из нас, кто живет в богатых странах, должны признать, что мы не можем делать все, что хотим, не можем иметь все, что хотим, и не можем брать все, что хотим. Больше нет. У планеты есть ограничения: каждый день на Землю попадает только определенное количество солнечного света, и только ограниченная часть любого биотического сообщества может пойти на питание нашему виду без ущерба для их целостности. Есть абсолютный предел, и его нужно соблюдать.

​

Повторю очевидное: наша культура не уважает границы. Сельское хозяйство разрушает границы живых сообществ, таких как реки, прерии, леса, почвы. Генная инженерия бросает вызов границам видов. Глобализация - это презрительное игнорирование границ местных культур и экономик. А насилие нарушает границы женщин.

​

Риана Эйслер называет это «моделью доминирования» [20]. Идея состоит в том, что существует психологический и культурный шаблон, который дает право одной категории существ доминировать над другими. Как только это происходит, эмоционально, интеллектуально, морально, оно будет расширятся до тех пор, пока не включит в себя всю культуру и все отношения в ней.

​

Бессмысленно пытаться выяснить, что появилось раньше «курица или яйцо»: патриархат или сельское хозяйство, мужское или общечеловеческое господство, потому что есть примеры одного без другого. Есть охотники-собиратели, которые глубоко патриархальны. Есть земледельцы, которые не приемлют насилие. Это бессмысленно, потому что это не важно. Здесь и сейчас система, в которой мы живем, является очевидным оправданием иерархии. Необходимо разрушить саму суть этой модели доминирования.

​

Я считаю, что суть - это маскулинность. Я не говорю о биологическом мужском начале. Я имею в виду психологию, основанную на правообладании, эмоциональном оцепенении и дихотомии «я» и «другие». Маскулинность требуется в любой военизированной культуре, потому что эти психологические качества необходимы солдатам. Убивать по команде можно, только если человеческий импульс заботиться о ближнем был подавлен или искоренен. Постоянная потребность превращать других в чужих является одним из результатов: отвергнутые, «мягкие» части «я» проецируются вовне, чтобы их можно было уничтожить [21]. Этот проект, вероятно, никогда не закончится, так как у людей есть сердца и души, и их нельзя вырезать, как бы мужчины ни старались. Среди ветеранов Вьетнамской войны, которые страдали от сильнейшего посттравматического стресса, были не те, кто пережил зверства, а те, кто их совершал [22].

​

Для маскулинности требуется то, что психологи называют отрицательной референтной группой, то есть группой людей, «которую человек ... использует в качестве стандарта, представляющего мнения, отношения или модели поведения, которых следует избегать» [23]. Мальчики в патриархальных культурах создают отрицательные референтные группы как само собой разумеющееся. Девочки, которых учат поддерживать, а не доминировать, не делают этого [24]. Поскольку женское начало очерняется патриархатом, в первую очередь мальчики презирают как “чужих”, конечно же, девочек. Но как только психологические установки укореняться, категорию «женщина» может занять любая группа, которую иерархическое общество хочет подчинить  или искоренить.

​

Личность с бесконечным стремлением противопоставлять себя другому в сочетании с правами, которые дает власть, создает императив жестокости. Это означает, что мужчины в патриархате чувствуют себя мужественными,«настоящими мужчинами», только когда они нарушают границы. Но быть «настоящим мужчиной» - это состояние, которого нельзя достичь раз и навсегда. Роберт Дженсен пишет:

 

“Будь мужчиной.

Этот простой императив мужчины слышат снова и снова, начиная с раннего возраста. Этой фразой обычно один мужчина требует, чтобы другой был «сильнее», что традиционно понимается как способность подавлять эмоции и направлять эту энергию на управление ситуацией и установление доминирования ... Когда мы становимся мужчинами - когда мы принимаем идею о том, что есть нечто, называемое мужественностью, которой мы должны соответствовать - мы обмениваем те аспекты самих себя, которые делают жизнь достойной жизни, на бесконечную борьбу за власть, которая, в конце концов, является иллюзорной и разрушительной не только для нас самих, но и для других” [25].

 

Эта бесконечная борьба за власть приводит к тому, что мужчины совершают жестокие и насильственные действия как нечто привычное. Психологические профили насильников показали, что “это «обычные» и «нормальные» мужчины, которые сексуально нападали на женщин, чтобы утвердить свою власть и контроль над ними” [26]. Мы вынуждены подвергать сомнению, что значит обычный, нормальный мужчина и мужественность. Избиение - самое распространенное жестокое преступление в США, совершаемое каждые 15 секунд. Это одна из основных причин травм и смерти среди женщин в США [27]. Опрос, проведенный в Канаде, показал, что 4 из 5 студенток были жертвами насилия во время свиданий [28]. По оценкам Всемирной организации здравоохранения, «1 из 4 женщин подвергается изнасилованию, избиению, принуждению к сексу или иным проявлениям насилия в течение жизни, иногда со смертельным исходом» [29]. Все, что происходит в таком масштабе, несомненно, нормально, это часть повседневной жизни - поведение, в соответствии с которым глобальная культура мужского доминирования воспитывает мужчин.

​

Настоящее великолепие патриархата состоит в том, что проявление насилия наделяют сексуальным подтекстом. Насилие и жестокость вызывает у преступников возбуждение. В любых других обстоятельствах такие же действия признали бы недопустимыми. Возьмем происшедшее в тюрьме Абу Грейб. Когда мужчин раздевают, заставляют принимать сабмиссивные позы, а затем фотографируют, сила очевидна, насилие явно, и мир возмущен. Между тем, женщин и девочек покупают, продают, насилуют и выставляют напоказ, и мир не может насытиться. Бюджеты целых стран держаться на торговле людьми в целях сексуальной эксплуатации [30].

​

Мы не сможем преодолеть женоненавистничество, пока доминирование будет эротизироваться. По те же причинам не остановить расизм, и это то, чему левые отказываются противостоять [31]. Мы также не сможем оказать эффективное сопротивление фашизму, поскольку, как указывает Шейла Джефферис, корень фашизма в конечном итоге - это эротизация доминирования и подчинения [32]. Фашизм - это, по сути, культ маскулинности.

​

Как обсуждалось ранее, можно иметь культуру, которая уважает свою землю, но не уважает права человека. Но я считаю, что доминирующая культура никогда не отделит женоненавистничество, расизм и милитаризм от антропоцентризма, даже если бы это был морально оправданный проект. Наряду с сельским хозяйством эта культура также должна отказаться от маскулинности. Как говорит Деррик Дженсен:

 

“Еще один способ говорить о людях, которым безразлично, что происходит с миром, - это говорить об изнасилованиях и жестоком обращении с детьми. ... [Преступники] включают и уважаемых членов этого общества. В рамках этой культуры они нормальные люди. Их поведение нормализовано. Если нормальные люди в этой культуре насилуют и избивают даже тех, кого хотят любить, то какой шанс, что они не уничтожат лосося, леса, океаны и землю?” [33]

 

У нас есть множество вредных привычек, от которых следует отказаться, и наши сентиментальные привязанности - не оправдание. Например, все ведущие религии планеты представляют собой вариации на тему господства, и у них было несколько тысяч лет, чтобы доказать, что да, они действительно это имеют в виду. Планета разодрана; коренные народы вытеснены; рабство - образ жизни, лишь временно замаскированное расстоянием и ископаемым топливом; мужское превосходство пропитано сексуальным садизмом; все это веление самогО большого мальчика. Гор Видал называет монотеизм «величайшей катастрофой, когда-либо постигшей человечество» [34]. И да, люди создавали красоту на основе этих религий. Они даже призывали к справедливости. Но хотя бы признайте, что и красота, и справедливость стали чистыми потерями при их правлении.

​

Мы можем по-другому. Мы должны. Большинство из нас живет в культуре, давно порвавшей с нашим природным анимизмом. Но мы могли бы рационально выбрать духовную основу, чтобы построить нужную нам культуру. Пишет Стивен Харрод Бунер:

 

"Самые «примитивные» народы, глубоко укоренившиеся в свое «среде обитания», все выполняют церемонии и ритуалы, которые укрепляют и питают взаимосвязь, взаимодействие человеческого племени с остальной частью земной семьи. Это указывает на то, что наше стремление отделиться от этой связи - не просто современное явление, оно сопровождало человека всю его историю. Однако мы, современные люди, в своем высокомерии и «просвещении» высмеиваем такие практики, пытаемся отнести их к сфере суеверий. Ритуалы превратились в «пустые действия». В результате, наши связи разорваны, и мир разваливается на части. Вместо того, чтобы участвовать в подобных ритуалах, мы их высмеиваем; не участвуя в них, мы потеряли свое место в мире. И как теперь нам восстановить наше экологическое «я»? Только лишь экологический подход, каким бы глубоким он ни был, не может нас спасти” [35].

 

Анимистическая этика должна проистекать как из интеллектуальной страсти к жизнеутверждающей культуре, так и из непосредственного ощущения духовной связи со всеми существами. Наши духовные практики, как древние, так и новые, должны обеспечивать признание разумности этих существ и смиренную покорность и трепет перед нашей живой планетой. Возможно, существуют верования и обычаи разнообразных культур, которые мы можем принести с собой - все, что связано с сопротивлением политике, состраданием, справедливостью, выносливостью, терпимостью. Но ядро ​​доминирующих религий всегда будет оставаться авторитарным, фундаменталистским, иерархическим и биоцидным. Я пришла к выводу, что от этих религий нужно отказаться. Доказать мою неправоту - дело тех из вас, кто думает иначе.

​

И нам еще далеко до завтрака.

​

Одна из причин, по которой я не решаюсь предлагать конкретные продукты питания как нравственные и экологически устойчивые, заключается в том, что личные решения о еде в конечном итоге зависят от образа жизни. И такого рода личный выбор, особенно когда нужно выбрать, что купить, был предложен массовым экологическим движением в качестве решения. Но это не решение. Если вы можете вынести что-то одно из этой книги, пусть будет это: не существует личного решения для проблемы. И это овеществление индивидуальных действий лежит в основе сути расхождений между либералами и радикалами.

​

Итак, вот базовые знания по революции, которые вы не проходили в средней школе. Между либерализмом и радикализмом есть два кардинальных различия. Первое можно охарактеризовать как “идеализм против материализма”. Либерализм идеалистичен. Горнило социальной реальности - это царство идей, доносимых через понятия, язык, отношение. Напротив, радикализм материалистичен. Радикалы считают общество составленным из реальных институтов - экономических, политических, культурных - которые обладают властью, в том числе властью применять насилие.

Второе разногласие касается первичной социальной единицы. Либерализм индивидуалистичен, он определяет базовую организацию общества через личности. Следовательно, либеральные стратегии политических изменений - это большей частью индивидуальные действия. Для радикалов основной социальной единицей является класс или группа, будь то по расовому, половому, экономическому или другому признаку. Радикализм любого толка трактует угнетение как групповой вред. Для либералов определение людей как членов группы - это уже вред. Напротив, радикалы считают, что отождествление своих интересов с обездоленными людьми и развитие лояльности к своему народу - это первый и решающий шаг в создании освободительного движения.

​

Либералы, по сути, думают, что угнетение - это ошибка, недоразумение, а изменение мышления людей - это способ изменить мир. Следовательно, либералы придают огромное значение образованию как политической стратегии. Радикалы понимают угнетение как совокупность взаимосвязанных институтов, и, так или иначе, стратегия освобождения включает прямую конфронтацию с властью для разрушения этих институтов.

​

Левые в этой стране приняли либерализм до такой степени, что перестали быть привязанными к любому представлению о реальной эффективности. Активизм превратился в один большой сеанс групповой терапии. Неважно, чего мы добиваемся, важно то, что мы при этом чувствуем. Цель любого действия состоит не в том, чтобы изменить материальный баланс сил, а в том, чтобы почувствовать себя «уполномоченными» или почувствовать «общность» или почувствовать, что наши сердца открыты для наших внутренних детей, потому что наши подлые, злые матери никогда нас не любили - это все самоцентрично, нескончаемо и бессмысленно. И люди, увлеченные этой культурой семинаров, настаивают на том, что их драгоценные маленькие пупки как-то связаны с изменением мира. Тем временем планету буквально раздирают на части. Если вы хотите сделать то же самое со своей жизнью, что ж, это ваша жизнь, но, пожалуйста, не делайте вид, будто вы меняете мир.

Связанный с этим тупик индивидуализма - крайняя личная чистота «активистов образа жизни». Поймите: задача активиста заключается не в том, чтобы вести переговоры о системах власти с максимальной честностью, а в том, чтобы демонтировать эти системы. Ни один из этих подходов - личное психологическое изменение или личный выбор образа жизни - не разрушит глобальные механизмы власти. Оба они придерживаются в высшей степени либеральных подходов к несправедливости, перенаправляя цель с политических изменений на личные. Это проще, намного проще, потому что это не налагает на нас никаких требований. Это не требует мужества или жертвенности, настойчивости или чести, а именно этого требует прямая конфронтация с властью. Но личная чистота требует только определенных покупок и самоуверенности. Массовая версия включает гибридные автомобили, соевое молоко, соевые бургеры и вскормленных соей детей, а также отметку «экологично» на вашем счете за электричество. Крайняя версия предлагает полукочевой образ жизни, по сути это сидение на шее у тех, кто работает. Подчеркнем очевидное: властям все равно. Власть не замечает существования анархических фриганов, и ей все равно, едят ли они из мусорных контейнеров. Власти озаботятся только тогда, когда вы создадите против них стратегическое движение. Индивидуальные действия никогда не будут эффективными. По словам Андреа Дворкин, нам нужно организованное противостояние политике [36]. Сама Роза Паркс оказалась в тюрьме. Роза Паркс, а также мужество, жертвенность и политическая воля всего черного сообщества Монтгомери, штат Алабама, положили конец сегрегации в системе общественного транспорта.

​

А как насчет завтрака?

​

Я предполагаю, что вы знаете, что наша планета в беде. Возможно, вы прячетесь от глубин этого знания, боясь, что оно разъест ваши чувства, как кислота. Или, может быть, вы живете с этим, чувствуя, как будто ваше сердце окутано колючей проволокой. Многообещающие личные решения может облегчить как отрицание, так и отчаяние: большинство из нас представляет собой смесь из того и другого. Итак, если вам нужно сделать что-то лично, вот три наиболее эффективных решения.

​

Не рожайте детей. Это, несомненно, самый действенный выбор, который вы можете сделать ради всей планеты. Поймите, что уже как минимум на шесть миллиардов человек больше, чем может поддержать планета. Я говорю как человек, который любит детей. У меня грин-карта Нарнии (и не волнуйтесь, я могу голосовать в Небесной Республике - отсылка к “Темным началам” Филипа Пулмана - прим. пер.). Мое желание иметь ребенка было подобно физической боли. Не говоря уже о робкой надежде моей матери на внуков. Да, это печально, но то, что люди делают с планетой в финале 10000 лет пользования - гораздо хуже, чем печально. Дети белых медведей сейчас умирают от голода на сокращающихся льдах. Дети земноводных как род вымирают. Несуществующие потомки уже исчезнувших цветковых растений в Сычуани так и не родились, потому что люди уничтожили их опылителей. Это 130 миллионов лет эволюции, которые мы стерли с лица земли. Мы должны сопоставить наши личные желания с ущербом, нанесенным нашему дому, и должны позволить этому ущербу быть реальным для нас - эмоционально, интеллектуально, духовно. Это сложно сделать, когда наши насущные потребности удовлетворены: свет горит, шкафы полны. Тем не менее, теперь это знание для взрослых и наша последняя задача для взрослых.

​

Номер два - перестать водить машину. Вы быстро обнаружите инфраструктурные несовершенства для жизни без автомобиля. Вся инфраструктура была построена под требования автомобилистов, требования, которые полностью расходятся с потребностями человеческого сообщества. Американцы в США используют гораздо больше ископаемого топлива, чем европейцы, не только потому, что мы зациклены на своих личных правах, но и потому, что были достаточно глупы, чтобы позволить пригородам с их расстояниями между домом, работой и материальными благами, такими как еда, стать нашей доминирующей бытовой характеристикой. Эта модель, со всеми ее огромными инвестициями в инфраструктуру, рухнет, когда нефтяному веку настанет конец. Новый Орлеан превратится в тихие посиделки.

Номер три - выращивать себе еду. 3000 километров, которые в среднем преодолевает ваша еда, необходимо сократить до шаговой доступности до того, как закончится нефть, а средняя температура Земли повысится. Ваш задний двор вполне подойдет. Когда вы достаточно проголодаетесь, ваших собак и кошек заменят свиньи и куры, а ваша стерильная лужайка, на которой растет только один вид травы превратится в многоголосное и интимное разнообразие съедобных растений. Вы узнаете, то, что я узнала об азоте и почве, животных и растениях, иначе не останется ничего, кроме мертвой пыли. Образовывайте себя, своих друзей, своих соседей: некоторые из них занервничают. Остальные быстро присоединятся.

Возможно, мы приближаемся к завтраку?

​

Мы приближаемся к некоторым фактам, которые нужно принять. Во-первых, несмотря на самые сокровенные желания ваших сердец, вегетарианцы, вы ошибаетесь. Чтобы спасти этот мир, мы должны познать его, а затем занять в нем свое место. Пока я верила, что однолетние зерновые как основа питания спасут мир, я не могла видеть, что они его разрушают. Именно в этот момент - при чтении этих слов - потребуется мужество. Я знаю, что оно у вас есть. Вы готовы его применить на деле?

​

Ваша идеология мешает взрослому знанию, в котором нуждается эта культура, и политическому движению, которое должно вырасти из него. Это также мешает благополучию вашего собственного животного тела; тела, в котором вы должны жить, а не наказывать его. Может быть, вам станет легче от понимания, что на самом деле вы не жульничали, не переедали или не отступали: вы просто недоедали. Я также знаю, что вы будете делать дальше. Вы подпишетесь на веганский форум или возьмете с полки Джона Роббинса и попытаетесь заткнуть им колотые раны, которые я нанесла вашей самоидентичности. Поверьте, я знаю.

​

И как только вы окажетесь в свободном падении, после того, как эти концепции начнут медленно, но сильно оказывать давление или после нескольких порций настоящей еды и прилива благополучия, которое они высвободят в вас, я знаю, что будет дальше. Вам придется начать рассказывать - буквально исповедоваться своим друзьям. И некоторые из них вас возненавидят. Помните: у вас могут появиться новые друзья. Но вы не можете получить новое тело. Вы также не можете получить новую планету. Поможет ли вам осознание, что это менталитет культа? Или это станет бальзамом позже, когда «выздоровление после веганства» начнет встраиваться в вашу новую идентичность? Будут также люди, которым станет легче. Например, вашей матери. Знаете, когда вы можете сказать маме, что она была права, это значит, что вы окончательно повзрослели.

​

Также существуют и политические факты. Например, истинная природа цивилизации, отсутсвие в ней экоустойчивости, а также нарушение ею прав человека и разрушение человеческой культуры. Хью Броуди, пишет:

 

“Мои аргументы шире какого-то класса или даже нации. Те, кто занимаются сельским хозяйством, люди, которые живут за счет изменения земли, - это народы, чья история является некоторой версией Книги Бытия. Мы живем вне сада, который мог бы удовлетворить наши потребности и растущее население ... Мы обречены защищать это место от врагов всех мастей: мы знаем, что точно так же, как победили мы, другие могут вытеснить нас. Эта смесь сельского хозяйства и войны представляет собой систему, в которой фермы, города, государства и колониальная экспансия имеют внутреннее и общее видение. Мировоззрение и повседневные заботы крестьянина и руководителя XXI века имеют много общего. Один способен доминировать, эксплуатировать и процветать гораздо эффективнее, чем другой. Но их умные девайсы, способы мышления и их основные интересы вполне могут быть одинаковыми. Они как бы говорят на языке друг друга; несмотря на все неравенство между ними, они могут вести дела вместе” [37].

 

Существует еще и ад, который мы создаем для животных, как домашних, так и диких - промышленное животноводство и таяние льдов, коровы на кукурузном откорме и покрытые нефтяной пленкой птицы: причина одна та же. Это называется цивилизацией, особенно в части потребления, включая и пищу. Если вы против одного, вы должны быть против другого.

И, в заключении, либеральные средства не годятся для радикального анализа. Существует внутреннее противоречие в понимании того, что системы власти необходимо демонтировать, ограничиваясь только личными решениями. Проще говоря: если сельское хозяйство - это война, почему мы не сопротивляемся?

​

Мы почти дошли до завтрака. Немного терпения.

​

Говоря, обобщая, нам нужен многоуровневый подход к исправлению мира. Первый набор задач включает вакцинацию людей против будущего фашизма. Зачем? Потому что гражданское общество очень скоро будет испытывать сильнейшее напряжение. Поскольку базовое устройство индустриального общества терпит неудачу, фашизм является одним из вероятных исходов. Отчаявшиеся люди уязвимы перед легкими, авторитарными решениями, особенно, когда будут найдены козлы отпущения. Первое, что мы можем потерять, - это права человека и демократия. Обучайте людей прямой демократии, создавайте местные органы управления с участием общественности и защищайте концепцию всеобщих прав человека любой ценой, особенно если вы работаете с детьми. Забудьте о присяге. Дети должны читать Всеобщую декларацию прав человека Организации Объединенных Наций, причем не перед куском ткани, а лицом друг к другу. Организуйте местное собрание там, где вы живете. В Новой Англии все еще жива традиция местного самоуправления. Вермонт по-прежнему управляется городскими собраниями. Узнайте, как это сделать. Даже если вы не сможете сразу же преобразовать правительство в стране, где вы живете, в прямую демократию, расскажите об этой идее и начните практиковать с теми, кто отзовется. Это навыки и принципы, которые нам понадобятся.

​

Во-вторых, это создание местной экономики, особенно местных продовольственных сетей, и развитие навыков выживания для пост-нефтяного мира. Нам нужна новая культура и новые методы приобщения к ней, чтобы заменить жизненные модели, на которых нас растили. Все наше социальное, духовное и сексуальное благополучие строится вокруг счастливой гетеросексуальной нуклеарной семьи с двумя автомобилями, двумя детьми и с таким количеством потребительского барахла, что хватило бы на деревню третьего мира. Нам нужен совершенно другой психологический нарратив. Некоторые из нас пытались его создать, но мы настолько незаметны, что не существуем для общества в целом.

И нам нужны новые продукты питания, которые защищали бы прерии, леса и заболоченные места, продукты питания, которые были бы результатом партнерства животных и растений, почвы и нас. Нам нужна духовная практика, которая поддерживала бы связь с разумом мира, и сексуальная практика, которая начиналась бы со справедливости.

Но эта новая культура не может быть просто альтернативой. Она по своей сути должна быть оппозиционной доминирующей культуре. Это означает, она должен поощрять и поддерживать организованное политическое сопротивление. Это не означает, что все должны действовать напрямую. У людей могут быть самые разные причины от этого воздержаться - законные и рациональные - от семейных обязанностей до физических ограничений и духовных убеждений. Но даже если мы лично не находимся на передовой, мы должны поддерживать людей, которые хотят и могут делать то, что необходимо. Нам нужна настоящая культура сопротивления, которая действительно поддерживает оппозиционное движение. Потому что, в-третьих, нам нужна прямая конфронтация с властью. Бессмертные слова Фредерика Дугласа гласят: «Власть ничего не уступает без требований. Этого никогда не было и не будет».

​

В некотором смысле все просто: где болит? Где болит ваше тело, где болит ваша земля? Затем спросите, кто причиняет эту боль? Затем спросите, где они слабее, а где вы сильнее? Критическая масса людей могла бы остановить глобальное потепление, также известное как катастрофическое изменение климата. И нет, не покупая энергосберегающие лампочки, а встав между ископаемым топливом и тем, что осталось от нашей планеты. Массовое гражданское неповиновение - это одна из тактик, которая может сделать это. Есть и другие [38]. Индустриальная культура на самом деле очень уязвима, поскольку полностью зависит от инфраструктуры, базирующейся на нефти, газе, электричестве и автомагистралях. И все же ни одна крупная экологическая группа в реальности не останавливает ежедневный биоцид: истребление более сотни видов каждый день. Почему? Мы слишком привязаны к существующему образу жизни? Слишком боимся последствий ответного сопротивления? Не знаем, как хотя бы подумать о защите нашей планеты? Намного проще поверить в сказки, эко-технотопию солнечных батарей и гибридных автомобилей. Однако солнечные панели зависят от таких материалов, как галлий и индий. Никогда о таких не слышали? Это указывает на то, насколько они редки. Мы уже серьезно истощили природные запасы этих веществ. И от добычи до сборки - все зависит от промышленной платформы, которая вот-вот рухнет. Кроме того, биодизель - это чистая потеря энергии. Забегая вперед, скажу, что не существует технических решений, которые помогли бы нам жить долго и счастливо. Только конец этой долгой, медленной войны - ее оккупации, ее зверств - поможет.

​

Пришло время забыть все сказки и принять на себя наши обязанности, обязанности взрослых, которые начинаются со знания взрослых. Мы нужны нашей планете. Ей нужно, чтобы мы думали, как целители, и действовали как воины. И если вы думаете, что в этом есть противоречие, то уйдите с дороги.

​

А теперь, наконец, пора завтракать.

​

Я задержусь над этой едой, осознавая, что я из этого мира, углерод и дыхание словно мои родители, а мои братья и сестры - существа, большие и малые, одноклеточные и зеленые, которые творят чудеса ради всех нас. Они дали мне это тело и воздух, который ему нужен, пищу, которой оно питается. Все, что они просят, - это занять свое место хищника, зависимого и обязанного, пока я не превращусь в добычу. Все, о чем они просят, это то, чтобы я осознала: будучи частью всего, мое тело нуждается в том же, что и моя земля. Уважение к физической целостности является абсолютом; любые отношения, каждый акт отдавания и принятия должны начинаться со взаимности и заканчиваться благоговейной и нежной близостью. Мы обязаны своим телам, также как и миру; мы должны населять и то и другое и, пока существуем, питать и то, и другое. Еда также должна быть извинением за то, что сделал мой вид, и частью процесса восстановления. Она должна защитить эту землю и получить от меня обещание большего.

​

Моя еда - это всё сущее, абсолютно всё. Она основана на лесах и травах, которые обеспечивают нашу планету почвой и воздухом. Я ем в основном самих животных и их потомство, их молоко, зная, что я одна из таких животных, ведущая свой род от зубатых и мохнатых, а также от голода. Некоторые из них - коровы, свиньи - приехали сюда недавно, как и я, с других континентов. Некоторые из них - олени, лоси - пришли сюда давно. Другие - лосось, дикая индейка - были здесь всегда. Но у всех них есть жизнь, для которой они предназначены, и, проживая эту жизнь, они участвуют в круговоротах воды и питательных веществ, рождении и смерти. Они едят то, что хотят; у них есть то, что им нужно; и они помогают создавать больше - больше почвы, больше видов, что иным способом можно выразить как больший дом и больше еды. Эта пища восстанавливает физический мир, разрушенный за 10000 лет земледелия.

​

Это также в некоторой степени способствует восстановлению человеческого сообщества. Я знаю фермы и фермеров, своих соседей, и я отдаю свои деньги реальным людям, выполняющим реальную работу - полезную, благостную, достойную работу, а не фиктивным людям, созданным для бессовестного накопления богатства. Эта еда также восстановила мое тело настолько, насколько это было возможно.

​

Я посмотрела своей еде в глаза. Часть я вырастила сама, любила, пока она была маленькой и беззащитной. Я научилась убивать. И я научилась молиться. Это благодарственная молитва, прошение о посвящении в таинство, которое я называю домом, и обещание защищать весь мир, чтобы остановить жестокое кровопролитие видов и усиливающееся пекло.

Чтобы сохранить Землю, мы должны об этом знать. Мы должны признать, что ущерб заключается в том, что человек из смесь высокомерия и невежества сделал с миром, независимо от того, что это значит для нашей личности, наших ценных бумаг и наших мечтаний.

​

Но чтобы сохранить Землю, мы должны ее спасти. Поэтому оставьте все, кроме смелости, и идите в бой.

​

А потом садитесь пировать.